Рокнрольщик
№45376 "Рыжик"

«Три миллиона жизней – это плата за независимость?!» – облачко над головой канцлера Палпатина рассекал солнечный луч, бьющий из трещинки в крыше. Буквы выцвели и потускнели, но все равно их еще можно было прочесть. Плакат был папин, старый, из какого-то журнала. Рыжик его не любил, как и «Звездные войны», вот только с кем еще поболтаешь едва открыв глаза?

– С добрым утром! – поприветствовал коварного канцлера Рыжик и свесил изрядно подросшие за лето ноги с кровати. Тренькнула задетая гитара, внизу, услышав, что он проснулся, пискнула Чу.

Рыжик, зевнув, спрыгнул вниз. Фургон вздрогнул, задребежала посуда, но как обычно обошлось без жертв.

– Ну и где ты? – Рыжик оглядел заваленную разнообразным хламом комнату.

Из оконца, ведущего в кабину, шурша, вылетела Чу.

– Привет, привет, – поймал шиншиллу Рыжик и почесал ее за ухом. Та, соскучившись за ночь, благосклонно зажмурилась – рассказывай, чего там снаружи?

Чу вместо ответа, стала умыватся.

– Ладно, убедила.

– Рыжик, запрыгав на одной ноге, только со второго раза попал ногой в штанину шорт. Остановившись перед дверью, мальчишка набрал полную грудь воздуха, словно собирался нырять в холодную воду, и шагнул наружу. Больше всего он сейчас хотел, чтобы сейчас все было как прежде – до того, когда настал тот дурацкий и проклятый день. Чтобы он открыл дверь и увидел обычную городскую стоянку. Но нет, снаружи был привычный пейзаж. Слева красовались убеленные сединами горы, справа шуршали ветром в кронах сосны, впереди с обрыва распахнулась безграничная синь моря, сверху нависали ветви Звенящего дуба. Оставалось еще «позади», но и там, Рыжик не сомневался, все было без изменений – колея, уходящая в степь и обрывающаяся через пару сотен метров.

– Раз все на месте, – притворно бодрым голосом провозгалсил Рыжик – обойдемся без зарядки.

Подмигнув смотряшим на него из запихнутого в телевизор аквариума двум красноперкам, он зачепнул ковшиком из ведра воды и полил на себя сверху. Вода из здешнего ручья, вкусная и мягкая, быстро смыла остатки сна. Рыжик быстро почистил зубы, потом, наполнив чайник, поставил его на печку. За наблюдениями, какую погоду предсказывают рыбы, пять минут промчались со скоростью скачущих кенгуру. Попив чаю и вымыв чашку, он решил, что пора задуматься и о делах.

А между тем их было на редкость мало. Рыжик помнил, что нужно обязательно нужно сходить на пляж, посмотреть нет ли посланий, почитать Джека Лондона (мама была бы довольна») и, конечно же, разобраться в фургоне. Последнее, правда, в планах Рыжика значилось уже несколько недель – но что ж поделать, если всегда находились более важные дела. К слову, это была одна из особенностей Перекрестка. Даже если ты с утра вставал, абсолютно не зная, чем бы заняться, вскоре всегда случалось что-то интересное.

Рыжик, прихватив на всякий случай удочку, стал спускатся к морю. Чу, пристроившись у него на плече, приятно сопела в ухо. Конечно, если подумать, тут было просто замечательно! Море, солнце, лето. Ничего не делаешь. Консервы есть. Ручей рядом. Даже рыба чуть ли не сама плывет в руки. Приключения разные, чего вон одни Красные угли в лесу стоят, или Бродячий пес. По-хорошему, именно то, что хотел бы любой мальчишка, и то, о чем мечтал, сидя зимой в школе Рыжик. Кроме одного. Тут не было родителей. «Эка беда! – скажут многие. – Это ж хорошо!». «Дураки!» – ответил бы на это Рыжик. Потому что у него были самые замечательные мама и папа на свете.

Он не знал, когда именно они изчезли. В тот день «мистер Жук», притормозил на окраине какого-то городка. Папа отправился за покупками, мама занялась с Рыжиком английским. Лето только начиналось, но смазывать память, чтобы потом не скрипела, вспоминая неправильные английские глаголы, стоило и на каникулах. За упражнениями и чтением незаметно подкрался вечер. Снаружи пели сверчки, светились огни проносяшихся машин, а мама, закончив урок, пошла готовить ужин.

И тут Рыжик заснул. Вроде бы ждал честно папу, клеил модель самолета, а потом раз – и как в темную яму упал. А когда проснулся от голода, ведь он так и не поужинал, то снаружи вместо сумерек был день, а вокруг лес, горы и море. не

Первое время Рыжику казалось, что их украли. Приехали какие-нибудь бандиты, пока он дрых, схватили родителей и увезли с собой.

Но как тогда объяснить, как он оказался на Перекрестке? Неужели люди, похитившие родителей, только ради того, чтобы запутать одного мальчишку, придумали такой сложный план. Конечно же, нет. Чуть позже, когда Рыжик отважился полазить по окрестностям, он окончательно убедился, что никто и уж тем более какие-то бандиты не смог бы его привезти сюда. Все чудеса и странности, происходящие на Перекрестке, исключали и те подлые мысли, которые приходили в минуты отчаянья, – что родители бросили его. К счастью, нюниться и думать всякую ерунду Рыжик себе запрещал. Дурацкое это занятие. Как начнешь себя жалеть и представлять, что ты тут навсегда и никому не нужен, так недалеко и до слез. А настоящие мужчины не плачут. Они огорчаются.

Рыжик скатился по песку к морю. Сегодня оно было спокойным. Лениво шуршали бирюзовые волны, камешки на дне просматривались аж до едва видной на горизонте одинокой скалы с маяком. Кто и когда построил здание, Рыжик не знал, но, судя по неработающему фонарю, это было очень давно. Дойдя до камня, напоминающего краба, Рыжик наклонился и пошарил под ним рукой Бутылка была на месте. Именно тут он впервые обнаружил послание. В тот раз это был подмоченной водой листок бумаги с расплывавшимися каракулями, в которых еле-еле можно было угадать слово «Скучаем». Рыжик прочитал записку и забросив бутылку обратно в мор. Он был очень удивен, когда на следующий день нашел ее под тем же камнем. В этот раз записка гласила: «Рыбы предсказывают погоду».

С тех пор каждое утро он приходил на пляж и находил новые послания. Иногда ему казалось, что это просто сам Перекресток подшучивает над ним, поскольку смысл написанного ускользал от него, будто морская волна во время прилива. Иногда чудилось, что кто-то пытается помочь ему освоиться. Сегодня, как обычно, мокрый кусочек бумаги, предлагал Рыжику прогуляться к лесу.

Лес для Рыжика был боязливым местом. С одной стороны, в нем можно было набрать вкусной воды из ручья, раздобыть свежей земляники, посмотреть на танец стрекоз. С другой, именно в лесу по ночам зажигались Красные угли, заставляющие Рыжика приваливать к двери фургона холодильник, а самому забираться поглубже под одеяло. В общем, странное место – этот лес. Как две стороны одно монеты. Днем – приветливый и улыбчивый, а ночью – угрюмый и опасный.

– Как думаешь, Чу, стоит? – забросив бутылку согласно традиции в море, спросил у шиншиллы мальчик.

– Пиии-чу, – чихнула она, и стала умываться.

– О, да, спасибо за ценное мнение!

Посидев немного с удочкой, но так ничего не выудив, Рыжик пошлепал по песчаной косе влево – туда, где почти к самой воде спускались сосны. Волны ласково накатывали на его голые коленки, солнце светило жарко, но не обжигающе. Так, пиная шишки и обходя выползших на берег крабов, он медленно топал лесу, пока не увидел Белого пса.

– Вот тебе и «иди в лес», – пробормотал Рыжик, а потом, поймав Чу, взял удочку на перевес. Пса он видел за это время уже неоднократно, но всегда издалека. Тот появлялся внезапно, смотрел, высовывал язык и уходил по своим делам. У них было что-то вроде негласного соглашения: Рыжик не следит за зверем и не прогоняет прочь, а пес, в свою очередь, не подходит к нему близко и не таскает еду. Но только не в этот вторник. Тяжело дышавший зверь размером с пони почему то в нарушении всех мысленных уговоров очутился сегодня на расстоянии броска шишки.

– Что тебе надо? – спросил Рыжик, чуть отступая назад. Вспомнив, как папа отгонял как-то в парке стаю диких собак, мальчик наклонился за шишкой. – Уходи по-хорошему. Я же за тобой не следил.

Пес лизнул широким языком лапу и положил на нее голову. Его грустные глаза, смотрели с укоризной.

– И что? Почему это мне должно быть стыдно? Я что ли тебя обижал?, – почему-то вырвалось у Рыжика.

– Не обижал, – вдруг подтвердил пес, басовито произнося согласные. То, как он открывал пасть, абсолютно не совпадало с артикуляцией слов. Рыжик, едва не осев в песок, отбежал на несколько шагов назад. Но любопытство взяло верх.

– Ты разговариваешь?

– Как и ты! – заметил Белый пес и клацнул массивной челюстью, ловя блоху на лапе.

В повисшем напряженном молчании особенно хорошо были слышны истошные крики чаек.

– Послушай, – начал Рыжик, с трудом удерживая за пазухой любопытную Чу, – но собаки ведь не разговаривают.

– Это их проблемы, – зевнул пес. – Ты и вправду не помнишь ничего? – спросил он, оскалив, как показалось Рыжику, в улыбке пасть.

– А что я должен помнить?

– Лес, свои владения, подданных. Когда мой Филин рассказал о том, что ты здесь устроил, я сначала долго смеялся, а потом решил: я свихнулся – и стал приглядывать за тобой. И надо же! Оказывает, чокнулся – ты.

– Слушай, собак – не знаю как тебя зовут, – я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Я – Рыжик. Мы приехали с моими мамой и папой в сюда. Да, я не помню когда, но знаю, что они пропали. И никаких филинов и подданных я не видел. Я ищу своих родителей.

– Родителей? – белый пес тявкнул и перевернулся на спину, дрыгнув лапами. – Вот умора! Давно я такого не слышал. Да ты братец ополоумел, как дятел, долбящий ель день-деньской напролет. Какие родители?

Мои мама и папа! – от отчаяния закричал Рыжик и бросился бежать обратно по пляжу, не разбирая дороги. Его душили слезы Но по причуде ветра последние слова пса все же достигли ушей мальчика: « Почитай, почитай книжки, что в фургоне Сатир».

Рыжик готовил себе ужин и играл на гитаре. Конечно, не одновременно, ведь у него было всего две руки, но пока на печке жарилась фасоль из банки, он тихонько тренькал, глядя на Чу, пытающуюся освободить рыб из телевизора. С моря дул свежий ветерок, Звенящий дуб тихонько шуршал листвой и мерцал светлячками, небо сорило звездами. Обычный, даже хороший вечер на Перекрестке, если бы не противный осадок, оставшийся от встречи с Белым псом.

Рыжик честно пытался забыть странные и обидные слова зверя, однако они все равно спустя какое-то время снова всплывали в памяти и начинали его мучить. Когда живешь полтора месяца совсем один и твои единственные собеседники – папин плакат и шиншилла, довольно сложно не вспоминать неприятную, но полноценную беседу.

«Какие родители?.. – будто подслушав мысли Рыжика, протявкал внутри его пес. – Лес, владения и подданые... Да ты, братец, ополоумел…»

– Да ты сам ополоумел, блохастый, – Рыжик поднялся, чтобы помешать фасоль. – Мне и так тут плохо, так ты еще подвернулся.

«Почитай книжки» – снова всплыли из памяти слова.

– Я их каждый день смотрю. Отвянь!

Ряжик снял сковородку с печи и только тут заметил, что в лесу, в своем обычном месте зажглись Красные угли. Нужно было спешить. Быстро поймав недовольную Чу, прихватив сковородку и гитару, он зашел в «мистера Жука» и закрыл за собой дверь.

Непонятно почему, но Угли пугали мальчика – до холодных мурашей по коже. Эти угли появлялись не каждый день, не приближались, утром не оставалось ни единого следа, и все же Рыжику было ужасно не по себе, когда в лесу загорались эти странные огоньки.

Подперев, как обычно в таких случаях, дверь холодильником, мальчик присел на мамину кровать и стал жевать фасоль. Вкуса не было. Чу, ощущая настроение Рыжика, забилась под коробку с теплыми вещами, и теперь оттуда торчал лишь кончик пушистого хвоста. Тишина обнимала, давила, заставляя вжимать голову в плечи.

– Нет уж! – Рыжик, отбросив гитару в угол – так, что задребезжали струны, подскочил в стеллажу. – Ну и что? Что? Вот книги.

Не зная, кому и что хочет доказать, мальчик взял первую попавшуюся книгу и раскрыл на первой странице. «Борхес. «Лабиринт». Что тут? Ничего!» Рыжик схватил следующую: «Ф.  Баум. «Волшебник страны Оз». Ничего! …Марк Твен. «Гекльберри Финн…» – Рыжик запнулся:.. С обложки на него смотрело его собственное лицо, которое он не раз наблюдал по утрам в зеркале. Медленно открыв увесистый том, Рыжик прочитал несколько предложений, а затем, пролистав дальше, увидел фотографию. …Мама и папа. Вместе. И цифры датирующие снимок этим июлем. Вот только его, Рыжика, рядом с ними не было. Совсем.

И тогда он закричал...

Филин сидел рядом с Белым псом, который в темноте казался серым, и смотрел на далекий огонек Звеняшего дуба. Он не каждый день прилетал, чтобы попробовать дозваться своего друга Сатира, но еще ни разу не получалось. Наверно игрушки людей ему были интереснее.

– Как думаешь, он поймет? – нарушил тишину Филин.

Пес тяжело вздохнув покачал головой:

– Если до сих пор не понял, то вряд ли. Когда эту машину затянуло сюда, он буквально с ума сошел от радости. Вспомни, как творил этого пищащего зверька, как разглядывал цветные картинки, учил их язык и обычаи…

– Но на нем в конце концов есть ответственность. Перекресток просто загнется без него.

– Не загнется. Сатир жив, а это значит, что реки бегут, море дышит, а маленький народ привычно пишет ему послания. Конечно, обидно: он даже не узнал меня на берегу. Но что теперь поделать! Я сделал все, чтобы открыть ему глаза.

Филин захлопал крыльями и мигнул светящимися красными в темноте глазами.

– Почему все так случилось?

– Потому что у него не было родителей, друг мой, – клацнул зубами пес. – А они должны быть у каждого. Он хотел, просил, мечтал, чтобы найти их. И его услышали....

– Настоящие родители...

– … и наказали.

– Жаль его.

– А мне – нет, ведь он по-своему счастлив – гавкнул Белый пес – Идем?

– Сейчас...

Филин моргнул и постарался, чтобы пес не заметил слезинку, упавшую в ночь.

А далеко внизу, на пересечение леса, моря и скал, в маленьком фургоне спал рыжий мальчик. Он не помнил, что плакал, не слышал, как пошел дождь и не видел, как в лесу на миг погас один огненный глаз. Ему снилась лето, каникулы и родители. А еще он верил, что когда проснется, то обязательно встретит их на берегу моря. Уже завтра. И мама скажет, глядя на то, как Рыжик тискает Чу:

— Маленькое чудовище, об одном умоляю: оставь ты ее в покое.