lalabrynza
№45383 "Про желтого ангела… а также про то, как писался этот рассказ на Грелку"

Про желтого ангела… а также про то, как писался этот рассказ на Грелку

"Три миллиона жизней - плата за независимость"?! Приличная затравка для какого-нибудь рассказа или даже повести. Можно развесить смыслов и понадергать из головы сюжетов столько, что хватит на тридцать три сборника. Три миллиона рудокопов-анархистов, добывающих лучистый сильфидий в дальних колониях. Три миллиона проштрафившихся гурий, плывущих в ковчеге из эоловых суперструн кровавой заре навстречу. Три миллиона чупачупсов- либертарианцев, назло лакричному тирану улетевших в мир призрачных пиявок. Три миллиона кого угодно посланных кем угодно на смерть во имя чего угодно, называемого Libertas. И так далее et cetera. Хорошая, благодатная затравка для рассказа. Но если абстрагироваться от художественного вымысла и писательских фантазий, то к чему «?» в конце фразы? К чему вопрос, похожий на удивлённого гуся. Вдобавок еще и восклицание - гусиный прямоходящий эскорт? Не верю. Можно подумать, чужие жизни представляют ценность, если речь идет том, чего жаждешь больше всего на свете.

Три миллиона – пустяк. Тем более если говорить о свободе. "Три миллиона жизней - плата за независимость?!" Тот, кто задает подобный вопрос, округляя глаза и выгибая рот в трагичный смайлик, либо неискренен, либо... никогда не получал выгодной оферты. Возьмем, к примеру, три миллиона китайцев. Ну? Во-первых, их и без этого предостаточно. Во-вторых, мы этих китайцев лично не знаем. В-третьих, что нам китайцы, что мы китайцам? Поэтому, если вдруг кто-нибудь придёт и предложит «А отдай-ка мне, брат Имярек, три миллиона незнакомых китайцев, а я тебе за это подарю то, о чем ты даже снить боишься», неужто откажетесь?

Впрочем, художественной прозе всё-таки приличествует гуманизм. Как блондинке к лицу бриллианты, так и словолепия о слезинке ребёнка, бескорыстных бурундуках-спасателях и праведниках, покидающих Омелас непременно украсят хороший рассказ. Или даже повесть. У меня написано довольно таких рассказов. Рассказов, где в финале торжествует добро, где бурундуки пляшут вокруг пенька, взявшись за лапки, где хорошие парни побеждают плохих парней, а красивые подлецы совершают подвиги ради умных уродин. Там три миллиона кули обретают бессмертие, а погибший мандарин воскресает после ряда странных, но приятных процедур. Там чудеса, там леший ... Но это там. А здесь я хочу воспользоваться преимуществом анонимности и потискать словами правду - правду пресную, невкусную и слепленную на скорую руку, как клецка. Бывает, накрутишь сотни две три пельменей, фарш уже закончился, а тесто осталось. И не знаешь куда его деть – выбросить-то жаль. И тогда скатываешь липкие серые шарики и швыряешь их в бульон к тем же пельменям.

Плюх!

Знаю: этому тексту не стать шедевром. Не быть ему опубликованным, даже в бесплатном альманахе Общества Одноглазых Горбунов г. Мухосранска. Не попасть ему ни в школьные учебники, ни в энциклопедии, ни на либрусек. Потому я не буду декорировать его стилистическими розочками. Избавлю себя с вами от деликатесных описаний, от необходимости разгадывать аллюзии и вычитывать метафоры. Просто расскажу историю.

*Про женщину*

*Которая однажды захотела независимости так сильно, что отдала за нее много больше, чем три миллиона жизней.*

В одном черном-черном городе, на черной-черной улице, в черном-черном доме - жила женщина. Женщина была... понятия не имею какая. Возможно, что «черна и красива», но для нас это не имеет значения. Имеет значение то, что женщина была несвободна. То есть занята. Сильно. К сорока годам она обзавелась хозяйством, мужем, парочкой детей, тремя кошками, одной собакой и попугаем. Еще у женщины были сестры, братья, тетки, дядьки, мама, папа, свекор, свекровь, золовки, работа, стирка, глажка, готовка и супружеские обязанности. У женщин дела с независимостью обстоят значительно сложнее, чем у мужчин. Хотя мужчины полагают иначе.

Так вот, женщина, довольная своей зависимостью, о свободе даже не мечтала. Не получалось. То есть просто не успевала. (Кстати, надо бы женщину как-то назвать? Не люблю безымянных героинь).

София (видите, она уже с именем, и так намного приятнее) не подозревала, что она несчастна. Тоже как-то не получалось об этом задуматься. Но когда ее одинокие, и от этого как будто более свободные, подруги упрекали Софию в постыдной бытовой зависимости, София слегка тушевалась. И потихоньку, вполголоса просила неизвестно кого: «а можно мне хоть бы узнать, какая она - независимость? Ненадолго попробовать. Пожевать с краешку? Можно»?

И вот однажды, когда София развешивала на балконе простыни, к ней с небес спустился желтый, будто непростиранный, и похожий на Николаса Кейджа - ангел. (Вот здесь напрашивается и аллюзия и теософское отступление, но какая же это гадость, и обойдемся, если позволите).

— Ты хорошая женщина, София, - сказал ангел. – Тебе уже сорок лет, а в анамнезе ни одного страшного греха.

— Я люблю шоколад, шампанское, мужа, - смутилась София. – И ленюсь гладить наволочки.

— Мелочи, - утешил Софию ангел. – Ты действительно хорошая женщина, и мы с товарищами (тут ангел поднял к небесам голубые прекрасные глаза, полные божественной любви и сострадания (это шутка)) посовещались и решили сделать тебе ко дню Ангела (тут ангел снова поднял к небесам голубые прекрасные глаза, полные божественной любви и сострадания (говорят, если плохую шутку повторить больше двух раз, то гэг может стать смешным)) подарок.

— Ах! – сказала София и покраснела. Она не привыкла получать подарки от незнакомых людей, пусть ангелов.

— Мы решили подарить тебе один день полной, абсолютной, неиспорченной ничем, даже плохо смывающимся икеевским штрихкодом, свободы.

Так сказал ангел, и пройдя сквозь влажную еще простыню, исчез.

София сначала решила, что над ней подшутил старший сын – первокурсник ВГИКа, потом подумала, что ее снимают для какой-нибудь передачи вроде «Скрытой камеры», а потом и вовсе забыла про ангела и его обещание.

Но в субботу, когда она проснулась и поняла, что в доме никого нет, даже кошек, и что она совершенно одна, что в окно сквозь снежно-белую кисею течет солнце, что на столе горячий кофе и свежий хлеб, что никто не требует от нее

глажки/готовки/стирки/носков/рубашек/пуговиц/портфелей/ботинок/вискаса/памперсов/любви — тогда она вспомнила про своего недавнего гостя. И про себя поблагодарила его за чудесный подарок. И села за стол. И взяла кофе. И коснулась горячего (господи! Когда же последний раз ей удавалась выпить кофе, прежде чем он остынет) края кружки. И обожглась. И засмеялась от головокружительной радости.

Потом она еще пила много кофе, резала хлеб крупными ломтями, прижимала его шершавым боком к голому животу, ела прямо в постели, не переживая за пробирающиеся под спину крошки, долго лежала на спине, разглядывая кисейные тени на потолке. И была счастлива.

Но еще до заката вдруг затосковала в тишине и пустоте. Взялась за книгу – отложила. Поставила пластинку с любимым еще вчера Штраусом - скучно.

— Скучно? – ангел раскачивался на занавеске. Туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда.

— Есть немножко, - смутилась София.

— Подсказать?

— Если не трудно… Время же еще есть? Хотелось бы... сполна насладиться.

Тогда ангел с лицом Николаса Кейджа полез в карман брюк (а он был в брюках) и достал бумагу и ручку. А, может быть, извлек из кармана пиджака (он был и в пиджаке тоже) ноутбук, и раскрыл перед Софией чистый экран WORD. И сказал: «Времени еще достаточно. Возьми и выдумай какую-нибудь… какую-нибудь маленькую историю… Что-нибудь с печальным началом и добрым концом, и чтобы хорошие парни победили злых, а бурундуки плясали вокруг пня, взявшись за лапки. Напиши смешное или не очень. Напиши про свою жизнь, про детей, про любовь, в конце концов. Напиши так, чтобы незнакомые тебе люди слышали и видели мир так, как видишь его ты. Чтобы они засмеялись… или заплакали… или взялись за руки и начали плясать вокруг пня. Напиши. Тебе понравится».

— Я не умею, - застеснялась София, хотя руки ее уже потянулись к ручке (к клавиатуре?).

— А я помогу, - улыбнулся ангел. – Я буду топтаться за твоей спиной и шептать тебе правильные слова. Не все, но многие. Это придаст тебе уверенности.

— Не знаю, - всё еще сомневалась София, но ангел уже опирался ладонями о ее плечи и шептал. Шептал. Шептал.

Это был плохой ангел, если вы понимаете о чем я.

София закончила писать свою историю к вечеру. И перечитала ее. И заплакала там, где надо было плакать. И рассмеялась там, где надо было смеяться. Снова перечитала. Хлебнув остывшего кофе, поднялась из-за стола со счастливой улыбкой - не такой, с которой она укладывала спать детей или приносила утреннюю газету мужу.

Увидев эту улыбку на лице Софии, ангел покачал головой.

— Довольна? - спросил он, стоя на подоконнике и собираясь сигануть в ночь.

— Это было прекрасно! Лучшего подарка я не получала ни разу за всю свою жизнь! – София ни капельки не лгала.

С утра она дала почитать свою историю мужу/детям/маме/папе/свекру/свекрови/подругам/коллегам/прохожему/кошкам/собакам/золовкам/соседям и так далее.

И все эти люди смеялись там, где надо было смеяться, и плакали тоже в правильных местах.

София вдруг поняла, что это именно она (мы часто недооцениваем значения ангельского шепота и ладоней) смогла заставить людей плакать и смеяться. И, разумеется, поняла что всю жизнь свою прожила зря, потому что кошки/собаки/муж/дети/ужины/глажка/стирка/работа помешали ей стать чем-то большим. И София захотела этого большего. Но оказалось, что не тут-то было! Стоило Софии открыть чистый лист формата WORD, стоило написать первую фразу, как тут же встревала еще вчера незаметная зависимость. Дети кричали, набивали на коленях, локтях и сердцах ссадины, требовали еды и внимания, муж стучал дверцей холодильника и требовал внимания и еды, свекровь надо было сводить в театр, а коллеги уже давно умоляли сдать ежегодный финансовый отчет.

Кошки/собаки/подруги/глажка/готовка/жизнь. С одной стороны.

И недописанная история, от которой заплачут и засмеются люди. С другой.

София сходила с ума.

— Умоляю! – по ночам она вывешивала сигнальные простыни на балконе, пытаясь привлечь внимание ангела. – Умоляю… Хотя бы день… полдня свободы.

— Три сотни китайцев, - ангел сидел на соседской антенне, свесив ноги в штиблетах на босу ногу. София вдруг вспомнила фильм «Двенадцать стульев».

— Каких китайцев?

— Незнакомых, разумеется. Ты их не знаешь, они тебя тоже. Но ты сейчас берешь на себя их хм… Ну, в общем, я даю тебе день свободы, а в какой-нибудь провинции Трампампамчжоу случится небольшое землетрясение. Или голод. Или пандемия. Маленькая такая. Согласна?

— Но… - София теребила влажный жгут простыни и не решалась.

— И я постою у тебя за спиной.

Три сотни китайцев взамен на то, что люди прочтут твою историю. Что станут плакать, смеяться и злиться в положенных местах. Три сотни незнакомых китайцев — разве это много? София согласилась.

И еще раз. Где-то через полгода, когда стало совсем уж невтерпёж.

И еще через полгода.

А на третий раз ангел покачал головой и извинился.

— Извини, но мне кажется, китайцев хватит. И турков, - поморщился ангел. - И Африка нам не нужна…

— Что тогда? Я готова.– спросила София, открывая чистую страницу и подтягивая к себе чашку с кофе.

— Тебя…

— Душу, что ли? - весело поинтересовалась София. И бойко набрала первый абзац. – Легко!

— Да нет же, дурочка. Тебя. Целиком. Нельзя так, чтобы сегодня немного там, завтра немного здесь. И раз в полгода по Дню Независимости взамен на всякую ненужную дребедень. Если ты хочешь свободы и меня за плечами в режиме нон-стоп, идём. Решайся и не тяни. Знаешь, некоторые вот всё тянут-тянут, торгуются всё, чего-то ждут, а однажды в Китае населения не останется. Ну? Идешь?

Тут София поняла, о чем говорит ангел. Сказала «да».

— Уверена? – переспросил ангел. Он всё-таки был порядочным, Возможно, на него положительно действовал Николас Кейдж.

— Еще как!

Нет. Никакой мистики, что, мол «с утра она проснулась, а и нет рядом никого, даже кошек» не произошло. И никакого триллера с мучительным умиранием несчастного попугая. Хотя, конечно, такой выверт напрашивается, как и напрашиваются морально-этические внутренние конфликты и страдания Софии по утерянной, но такой необходимой зависимости, и страстные её мольбы о возврате к обычной человеческой жизни. Нет. Она просто решилась уйти за желтым ангелом и на следующий день просто перестала их всех (включая кошек) любить. Потому что это и есть самая большая плата за независимость.

А вы говорите – три миллиона жизней! И изображаете ужас.

Не знаю отчаянная ли София. Или же дура. Подфартило ли ей с ангелом. Или наоборот.

Меж тем у некоторых очень меркантильные ангелы, что приходится даже за такой вот непонятного формата и невеликой идеи текст, за полуминутное касание ангельских ладоней, за несчастные полтора часа независимости расплачиваться всяким разным. Ненужным.

***

Да! Да! Я согласна: двести восемнадцать китайцев, четыре монгола и одна либерийская старушка. Кстати, зачем вам старушка? Хотя бы ее оставьте в покое!