№45389 "Без любви и без ненависти"

Без любви и без ненависти

«Три миллиона жизней – это плата за независимость?!» – кричала яркая надпись с большого плаката, а выше надписи был изображен распаляющийся мужчина в костюме. Мужчина потрясал рукой в грозном жесте, вероятно, изображая видного политического деятеля. Остальное место на плакате занимало масштабное столкновение двух звездолетов, которые взрывались. Ниже коллажа шел неброский текст: «Кинокомпания “Двадцатый Век Фокс” представляет...» А еще ниже:

«В ролях: Меган Фокс, Скарлетт Йоханссон, Константин Хабенский, Майкл Эмерсон, Жерар Депардье и Леонардо ДиКаприо, а также Хорхе Гарсия и Уильям Фихтнер».

Обладающий зорким глазом и острым умом, тотчас вспомнил бы старый анекдот: «Какого, мать вас за ногу, здесь делает Константин Хабенский?!» Но заметить было сложно: все внимание привлекали звездолеты и название, более броское, чем слоган – «Эра независимости».

Плакат висел на стене двухэтажного здания спортклуба около входа. Впервые за полчаса двери открылись, и на крыльцо вышли две девушки. Они оживленно болтали, посмеиваясь. Высокая смуглая брюнетка держала под руку блондинку с длинными волосами.

– А потом пошли в кино, – сказала брюнетка. Обернулась на постер и кивнула: – На этот фильм. Я спрашиваю, на какой ряд берешь билеты? А он та-ак смутился, представляешь?! Настоящий душка, ну просто прелесть! Еле удержалась, чтобы не обнять его и не поцеловать.

– Да, Марк, он хороший. Повезло тебе с ним, сестренка... – сказала блондинка.

– Брось, Кристин. Неужели ты хочешь сказать, что тебе с мужем не повезло?

– Вовсе нет, Вероника. Не хочу, – ответила та. И добавила про себя: «Ничего не хочу говорить».

Они подошли и остановились около сиреневого «Мини Купера», блестящего в свете фонарей.

– Давай хотя бы до метро подброшу, – предложила черноволосая Вероника.

– Не стоит. Я прогуляюсь.

– Темно же... – неуверенно произнесла брюнетка.

– Мы в центре города, сестренка! Что может случиться?

– Ну, смотри сама. Пока, Кристин. Люблю тебя, – они поцеловались на прощание.

«Мини Купер» выехал со стоянки и повернул налево. Кристина пошла в противоположную сторону, к метро. Она предпочла пешую прогулку по той простой причине, что ей не хотелось домой.

Всего два года назад она сочувствовала Веронике, бегающей от парня к парню, теперь она ей завидовала. Семейные отношения не принесли выгоды, но лишили ее права выбора. Раньше она могла просто послать мужика, сделавшего что-то неправильно, теперь же ей приходилось терпеть и прощать все его проступки.

В совершенно подавленном настроении она шла, цокая каблуками, вдоль пустой дороги. Несмотря на близость к центру, вечером многие улицы в этом районе становились безлюдными и тихими. Слева от дороги тянулось красное здание не работающего завода, накрытое зеленой строительной сеткой. Сетка поднималась и опускалась на холодном апрельском ветру зелеными волнами. Справа, за железным забором, располагался парк какого-то НИИ.

Впереди на тротуаре внезапно появился человек. Как он там оказался? Пролез между разогнутыми прутьями забора?

Кристина почувствовала тревогу, но решила не переходить дорогу и не возвращаться. Если он захочет, все равно ее догонит – на каблуках не убежишь.

Человек остановился под фонарем. Здесь фонари были другие, не как на автостоянке. Их свет был неприятным: оранжевым и тусклым.

Это оказался, конечно, мужчина. С шапочкой, небрежно натянутой на голову, в облезлой кожанке, в спортивных штанах. С замершим сердцем проходя мимо него, девушка заметила еще одну непривлекательную деталь.

У мужчины не было бровей.

Борясь с желанием обернуться, Кристина сделала несколько шагов. И услышала:

– Детка, а сережки-то дорогие?

Она резко развернулась – и обнаружила, что безбровый подошел к ней почти вплотную.

Двумя быстрыми движениями он вырвал украшения из ушей Кристины, разорвав мочки. Она пронзительно закричала, но тут же сильная ладонь сдавила ей горло.

– Что еще у тебя есть? – Вторая рука поползла по телу, и, похоже, искала она не только драгоценности. Кристина, с трудом веря в то, что это происходит на самом деле, изо всех сил дернулась и ей удалось вырваться. Хрипя и плача, в безграничном отчаянии она побежала к людному ярко освещенному перекрестку. Странное дело – силуэты прохожих будто становились бесплотными и невесомыми, и проносящиеся машины словно исчезали, и оставались от них, как трассирующий след, лишь алые линии стоп-сигналов...

Нож проткнул куртку и вошел под ребра. Девушка упала. Боль была нестерпимой, но и боль исчезла, после того как сталь дважды пронзила шею.

Руки Кирилла Крадовского дрожали. Он все видел. Несчастную женщину со светлыми длинными волосами, этого парня в шапочке... и нож в его руке. Парень спрятал оружие в карман, когда блондинка подходила к нему. А что было после этого... Лучше даже не вспоминать.

Может, взять отгул? Перевести дыхание и успокоить нервы?.. Нет, это вызовет вопросы. И, кроме того, это может нарушить последовательность.

Крадовский посмотрел ночной выпуск новостей, выпил стакан коньяка и лег спать.

В результате он не выспался и опоздал на работу. В маленькой комнате, где стояли два стола, было холодно и темно. Старый Гриша сидел, опустив голову на сплетенные пальцы. Он был непривычно хмур.

Крадовский включил свою настольную лампу.

– Что случилось? С сыном проблемы? – спросил он и осекся.

– С сыном, – вздохнул старый Гриша. – А ты откуда знаешь?

– Угадал, – криво усмехнулся Крадовский. Надо быть аккуратнее, напомнил он себе.

Гриша начал рассказывать, Крадовский его не слушал, и лишь иногда кивал. Во время длинного монолога дверь открылась, и вошел ранний студент.

– Здравствуйте, возьмите, пожалуйста, заявление и документы.

Крадовский принял папку и пристально посмотрел на студента.

– На социальную стипендию? – спросил он.

– Ага...

– Хорошо. Через две недели зайди в деканат.

Студент улыбнулся, кивнул и исчез.

– Ты даже ксерокопии не проверил, – удивленно сказал Гриша. Крадовский выругался про себя. Что же это такое?! Уже третий промах сегодня!

Дверь не успела закрыться за студентом, как появился еще один посетитель. Выглядел он постарше и посерьезнее, на запястье блестел браслет часов, а одет был в джинсы и полосатую сорочку. Заочник?

– Кирилл Крадовский? – спросил посетитель старого Гришу. Тот кивнул на коллегу. – Кирилл Алексеевич, нам надо поговорить. – Новоприбывший достал и развернул корочку. – Лейтенант Аверин, отдел по расследованию особо тяжких преступлений.

Руки опять дрожали, поэтому Крадовский прятал их под круглым на высокой ножке столом, не притрагиваясь к кофе. Они с лейтенантом находились в студенческом кафе, как всегда, пустом по утрам.

– ...Где вы были вчера с девяти до десяти вечера? – спрашивал Аверин.

– Дома, телевизор смотрел...

– Кто может подтвердить?

– Никто, я живу один.

– А что смотрели? – невзначай поинтересовался Аверин.

– Новости...

– О чем рассказывали? Мне, знаете, все недосуг включить телевизор, поэтому интересуюсь.

– Теракт в Назрани, смертник подорвал себя. Ураган в Карибском море. Сотни жертв. В США голубой телеведущий в прямом эфире назвал какого-то сенатора черномазым ублюдком и обвинил его в гомофобии. Сделал он это в ответ на то, что сенатор на публичном выступлении назвал его педиком, а его передачи расистскими.

Аверин помолчал.

– Кажется, я ничего не пропустил, – сказал он. – Ну ладно. Завтра придете в отделение, мы запротоколируем ваши показания. В двенадцать часов.

– Что случилось-то? – спросил Крадовский. – И причем здесь я?

– Человека, похожего на вас, заметили рядом с местом убийства женщины. Имя Кристина Огарева ничего вам не говорит?

– Имя – ничего, а фамилия – говорит, – признался Крадовский. – Так звали одну мою одноклассницу.

– Забавное совпадение, да? – улыбнулся лейтенант Аверин и, кивнув, ушел.

Ступенька, вторая, третья. Лестница была незнакомой. Равно как и здание. Равно как и этот район города.

Волнующее, непривычное ощущение наполняло Крадовского. Это было ощущение новизны. Ему было страшно, но он упивался им.

Один поворот, другой. Вот она – нужная дверь.

Лейтенант Аверин сидел за столом слева.

– Присаживайтесь, Кирилл Алексеевич, – сказал он. – Это мой коллега, следователь Линников, – он показал на стол справа, который занимал грузный мужчина со значительным взглядом. Еще один стол в кабинете был свободным. В дальнем углу торчала белая гипсовая нога. А около окна стояли в ряд три свободных стула.

Лейтенант начал задавать вопросы. Первые четыре были банальными и ожидаемыми, а потом он спросил:

– Что вы делали позавчера, восемнадцатого апреля две тысячи девятого года на Большой Татарской в двадцать один час тридцать минут?

– Меня там не было, – тихо сказал Крадовский, уже зная, что ему не поверят.

– У камеры наружного наблюдения есть иное мнение, – сообщил лейтенант.

Некоторое время Крадовский молчал.

– Хорошо. Я просто проходил мимо... – прошептал он. – Я видел нападение на ту девушку, но я... я не смог ничего сделать... Простите...

Аверин переглянулся с коллегой Линниковым.

– Хватит врать! – взорвался лейтенант, привстав из-за стола. – Вы вчера мне врали, и врете сейчас! Что вы там делали?!! Какое имеет отношение Вероника Огарева, ваша одноклассница, к тому, что вы были на Большой Татарской?!

Ком подступил к горлу. Он все знает, подумал Крадовский. Откуда?! Он ничего не докажет. Ничего!

– Причем тут Вероника Огарева? – равнодушно спросил он. – Ну да, десять лет назад мы учились в одном классе. Давно это было.

– Разве вы не дрались за ее внимание?

– Скорее, терпел из-за нее унижения. Понимаете, о моих симпатиях однажды стало известно, тогда и начались насмешки. Ведь у всех пацанов были симпатии к Веронике. Ну, ребячество, сами понимаете. Это дело прошлого.

Аверин устало опустился в рабочее кресло. Покачал головой. И сказал:

– Выбирайте стул.

– Вы о чем? – неловко сострил Крадовский.

– Левый, средний или правый, – Аверин показал взглядом на окно, около которого стояли три стула.

На миг у Крадовского потемнело в глазах, и сердце дало перебой. Он вдруг понял, что является подозреваемым. Главным подозреваемым.

Аверин открыл дверь и сказал в коридор:

– Господа, прошу.

Двое среднего возраста мужчин неряшливого и непримечательного вида вошли в кабинет и сели по сторонам от Крадовского, выбравшего средний стул. Грузный Линников тяжело поднялся и на минуту оставил их.

Вернулся он с ней.

С высокой смуглой брюнеткой, одноклассницей Крадовского, Вероникой Огаревой. Он поймал ее взгляд, и у него захватило дыхание, и почти забытая сладкая радость вновь задрожала в груди. Вероника остановилась у самой двери, словно боясь подойти к трем мужчинам около окна. Вид у нее был заплаканный, на красивом лице – ни тени косметики.

– Это он, – показала она на человека, сидящего в центре. – Он следит за мной.

– Спасибо, – сказал Аверин. Вышел из-за стола и направился к Крадовскому. – Вы обвиняетесь в убийстве Кристины Огаревой, и с текущего момента арестованы. Руки сюда! – Он защелкнул наручники на запястьях молодого мужчины.

Эти секунды надолго отпечатались в памяти человека, которого только что обвинили в убийстве.

Линников попытался вывести Кристину из кабинета, но та не хотела уходить.

– Почему?! – внезапно выкрикнула она в сторону арестованного. – Что вам от меня надо? Кто вы?!

Это был удар для него. Она его даже не помнит.

– Познакомьтесь с вашим бывшим сокашником, – широко улыбаясь, сказал Аверин, – и тайным почитателем, Кириллом Крадовским.

Несколько секунд она смотрела на него, вспоминая. Похоже, она вспомнила, но ничего не изменилось в ее взгляде. Она развернулась и ушла уже без помощи Линникова.

– Ну, что мы имеем? – спросил Аверин.

– Показания сестры убитой, – начал грузный следователь, откусывая от бутерброда с маслом и копченой колбасой. – Он следил за ней, и мотивы подозрительны. Запись с камеры наблюдения спортклуба, где его хорошо видно. «Мини Купер» едет в одну сторону, он идет в другую, за сестрой. Мотивы подозрительны. Он постоянно врет следствию. Мотивы подозрительны. Короче, надо дожимать, пока тепленький.

– Первое можно объяснить его тайным увлечением нашей гостьей. Второе можно объяснить тем, что он тоже пошел к метро. А третье – тем, что ему неловко и он напуган.

– Ты что, адвокат?! – удивился Линников.

– Нет, просто я сомневаюсь... Может, это и в самом деле не он? И потом, какой мотив мы ему придумаем?

– Подгоним под психологический портрет. – Линников сделал глоток чая из белой кружки «Любимый папочка». – Ну сам подумай, а кто еще?! Мифический грабитель, не снявший ничего с тела? Или муж убитой? Да, у них был разлад в семье, но у него алиби. Или, может быть, ты хочешь проверить всех ее знакомых?!

– А что если преступник тот, кто вызывает у нас меньше всего подозрений?

Линников расхохотался:

– В таком случае, это сестра. – Отсмеявшись, он добавил: – Иногда ты бываешь очаровательно наивен, коллега. Поменьше читай детективов. Следователю это вредно...

Дверь открылась, и неожиданно в комнату вошел подполковник Астрович:

– Здравствуйте, голубчики. Я слышал, вы намереваетесь меня порадовать, продемонстрировав чудеса скоростного российского следствия?

Линников повернул голову и посмотрел на Аверина. Тот замялся:

– Не совсем так. Он не признается.

– Что значит – не признается? Результаты экспертизы изучили? Его квартиру обыскали?

– Экспертиза еще не пришла. А квартиру... еще нет.

– Так какого черта, голуби мои сизые? Вы что, хотите поднасрать на мой памятник? Вы разве не знаете, что у меня план горит, как огонь?

– Обыск не поможет, – сказал Аверин. – Мы думаем, что это не он.

– Меня ваши догадки не интересуют! Если он сам не хочет, значит выбейте из него признание! Я прозрачно выражаюсь?

– Угу, как воздух, – угрюмо сказал Аверин. Подполковник, к счастью, его не расслышал. Сплюнув на пол, он вышел за порог и хлопнул дверью.

– Что будем делать? – спросил Линников.

– Известно что, – ответил Аверин, открывая ящик стола. Достал оттуда кастет, надел его на пальцы и несколько раз сжал и разжал кулак. – Давно пора размяться.

– Я, в таком случае, буду добрым, – сказал Линников.

– Чистосердечное писать будем? – осведомился лейтенант Аверин, подойдя к лежащему на полу Кириллу Крадовскому.

– Домой отпустите? – спросил тот снизу.

– Конечно, отпустим, – пообещал Аверин. И добавил про себя: «Честно-честно».

– Не буду ничего писать, – буркнул Крадовский.

Аверин повернулся к следователю Линникову:

– Наручники сюда.

– А может, не надо? – усомнился Линников.

– Сюда, я сказал! – Аверин поднял Крадовского и приковал его руки к горячей трубе, идущей от пола до потока. – Итак, обвиняемый, объясните нам, почему вы убили гражданку Огареву?

– Я ее не убивал, – жалобно сказал Крадовский.

Послышалась спокойная и приятная мелодия «Одинокий пастух». Аверин чертыхнулся, Линников вытащил мобильник из кармана джинсов и сбросил вызов. Мелодия исчезла.

– Я буду вам помогать, – сказал лейтенант, вновь переключившись на Крадовского. – Вы следили за Кристиной Огаревой.

– Нет...

Аверин нанес удар по ребрам. Крадовский взвыл.

– Хотели навредить девушке, отвергнувшей вас! Но к ней вы прикоснуться не смели, поэтому убили ее сестру!

– Не-ет!.. – Крадовский задергался, словно его сотрясали судороги. По рыхлым щекам потекли слезы.

Аверин ударил снова, и конвульсии прекратились. Слезы продолжали катиться.

– Вы мелкий ничтожный человек. Никчемный, никому не нужный. Да вам на вид тридцать пять! И мир уже давно покончил с вами. Вот почему оставался единственный способ привлечь внимание. И вы реализовали его!

– Я ее не убивал!!! – Наручники звякнули, и красная, разъяренная, некрасивая физиономия мгновенно оказалась перед самым лицом Аверина. Лейтенант отпрянул. Он не врет, подумалось ему. Придется отпускать.

Аверин уже собирался пойти на попятную, но Крадовский неожиданно продолжил:

– Она не мертва! Если кто и покойник, то это вы!!! – Он смотрел на Аверина безумным взглядом.

– С чего это вдруг?

– Вы ничего не понимаете! Ничего!

– Например? – осторожно спросил Аверин.

Крадовский засмеялся:

– С чего вы взяли, что все это происходит в первый раз?

– А разве нет? – осторожно спросил Аверин.

– Конечно, нет! Убийство девушки и ваше расследование – все было предопределено! Ее должны были убить в тот день и в том месте. Я хотел этому помешать. Я хотел! Потому что я знал, что Вероника после смерти сестры навсегда изменится. А я не желал, чтобы она менялась, я желал, чтобы она осталась такой, как и прежде! Мне нравилось видеть ее счастливой, просто радоваться... не за нас... «нас» в этом нет... радоваться за нее! Но я... – Он шмыгнул носом. – Я испугался помешать убийце. Потому что это нарушило бы последовательность. Вся мое будущее изменилось бы. Вы были правы, назвав меня ничтожеством. Ведь я просто испугался изменить свою жизнь.

Аверин, ничего не говоря, растерянно смотрел на него.

– Да он блаженный, – произнес Линников за его спиной.

– Я готов написать все, что вам надо, – сказал Крадовский. – Но на один день вы меня отпустите. Мне надо закончить одно дело дома.

– Откуда нам знать, что вы не попытаетесь скрыться? – спросил Линников. – Или не совершите еще одно преступление?

Аверин с тем же растерянным выражением посмотрел на Линникова.

– Мне плевать! – воскликнул Крадовский. – Снарядите своего сотрудника проследить за мной, или придумайте что-нибудь еще! Я, кстати, накатаю вам бумагу, но подписывать не буду. Подпишу я ее завтра.

– Мы согласны, – быстро сказал Аверин. Линников открыл было рот и тут же закрыл.

Снова послышался «Одинокий пастух». Теперь мелодия была уместнее, но раздраженный Линников опять сбросил вызов.

Крадовский вошел в прихожую, закрыл дверь. Снял куртку и ботинки. Сунул ноги в тапочки и прошел на кухню. Там он помыл руки с мылом и вытянул мешок картошки из-под раковины.

Все близилось к закономерному концу, но последний ужин ему положен. Поставив кастрюлю с водой на огонь, он принялся чистить картошку.

Что тут говорить, получилось скверно. Он все-таки решился нарушить последовательность, но сделал это так плохо, что оказался пострадавшим. Наверное, уже было поздно что-либо менять, и в этом его ошибка. Но не все потеряно. Выход есть.

Бросив четыре картофелины в закипающую воду, он подсолил ее. Открыв холодильник, достал оттуда холодец, горчицу и водку. Из морозильника вытащил пучок петрушки и, оторвав от стебельков зеленые листья, посыпал ими холодец.

Из-за постоянного одиночества Крадовский научился вкусно готовить.

Отвинтив крышку с бутылки, он наполнил рюмку с изображением ракеты. Бутылка уже запотела. Это и правильно: водку надо держать в холоде. Она не должна течь – она должна тянуться.

Из-за постоянного одиночества Крадовский научился правильно пить.

Опрокинув рюмку, он убавил огонь и покинул кухню. Прошел по короткому коридору с выцветшими, местами ободранными обоями, потянул за ручку белую дверь и нажал кнопку выключателя.

Загорелась тусклая, желтоватая лампочка, осветив маленькое помещение шириной в два дверных проема. Пахнуло старостью, хвоей и мандаринами. По стенам комнатки в три ряда тянулись полки, уставленные коробками и ящиками с барахлом. У дальней стены стоял велосипед «Аист» без колеса и сундук, на который была поставлена печатная машинка. Там же пылился самый старый в мире плеер – проигрыватель пластинок, а также искусственная елка и коробка с простыми советскими игрушками, поверх груды которых лежали юла и резиновый мяч. В какую игру надо играть с этим мячом для Кирилла так и осталось загадкой.

Слева на низком комоде валялись давно засохшие шкурки мандаринов. Над головой из притолоки торчала еловая лапа. Крадовский встал на комод, сдвинув ящик с инструментами, и достал рукой до одной из коробок на верхней полке. Пальцы пошарили по мягкой вате и уткнулись во что-то холодное.

– Зачем ты мне названивал? – спросил Линников в трубку.

– И тебе добрый вечер, дружище, – ответил ему веселый мужской голос. – Понимаешь, мы тут одного нарика повязали, магазин подчистить пытался. Он тут у меня торгуется: говорит, видел как женщину мочканули, и если мы ему скостим срок, он расскажет, что да как. А я припомнил, вроде вы у нас занимаетесь убийством на Большой Татарской?

– Почему ты раньше не сказал?! – закричал Линников. – Тащи его ко мне, живо!

– Я же звонил, ты сбрасывал!

– Живо!

Линников заходил кругами по кабинету. В ответ на удивленный взгляд Аверина изложил ему ситуацию. Тот оживился.

Через пять минут наркомана привели. Это был мужчина средних лет, в старой кожанке и в спортивных штанах «Abidas». Лицо его было пепельно-серым, с перебитым носом и без бровей.

– Ну я че, – начал он свой рассказ. – Я по улицам гулял, искал кого-нибудь... Вдруг смотрю: она идет. Одна, по темноте. Ну я че. Сама напросилась. Выхожу из тени. Собирался ее уже тормознуть, как вдруг вижу: по другой стороне чувак идет. А там темно, не понять, качок какой или терпила. Ну я на риск не пошел, пропустил ее, двинул в другую сторону. Сзади слышу: «Детка, постой!»... Точнее: «Девушка, подождите!» Таким тоном, ну точно терпила, но я разворачиваться не стал, их уже двое было. Дохожу уже до угла, и тут: «Ба-бах», я аж подпрыгнул, думал, по мне шмаляют. Оборачиваюсь: а девка-то лежит, и этот чувак, который к ней подходил, сквозь забор лезет, где я выскользнул. Пролез, значит, и парком почесал. Ну я че? Я подумал, хорошо, я к ней не прицепился, а то чувак бы и меня мочканул. Подумал так и сразу оттуда рванул, а то я знаю, что, если че, как обычно, повесят все на меня.

– На тебя и повесим! – закричал Аверин. – Ты думаешь, мы тебе поверим?!

– А я че? – обиделся безбровый.

В дверь постучали, и Линников вышел в коридор.

– Так, – сказал Аверин. – Давай все сначала.

Безбровый кивнул, привычный к такому диалогу, и послушно начал заново. На середине его рассказа вернулся Линников с раскрытой папкой:

– Пришли результаты экспертизы, – прервал он его. – Короче, это наган.

– Наган?! – медленно повторил Аверин.

– Вот и я говорю! – подал голос безбровый. – Откуда у меня наган?

Аверин сорвал с вешалки куртку:

– Быстро высылай оперов к дому Крадовского! И предупреди Огареву! – Он кинулся к сейфу, достал ПМ.

– Ты-то куда, следователь? – удивился Линников.

– Проконтролировать ситуацию!

Крадовский вернулся на кухню и положил в центр стола револьвер. Проткнул ножом картошку, снял кастрюлю с огня и слил воду. Выложив картошку на тарелку, аккуратно порезал, а сверху добавил кусочек масла.

Выпив еще одну рюмку, Крадовский принялся за еду. Обед он всегда готовил вкусный, и лишь иногда ему было жаль, что некому оценить его кулинарные навыки. Тогда он наливал водку в стакан или пил прямо из бутылки.

Крадовский разглядывал наган. Стальной револьвер с барабаном на семь патронов, с узковатой рукоятью, образованной двумя деревянными рифлеными щечками, и с клеймом над спусковой скобой: стрела, направленная вверх, внутри пятиконечной звезды и надпись «1942г».

Оружие досталось Крадовскому от деда. Деда он видел только на фотографиях и ничего не знал о его жизни. Не знал и то, пользовался ли он наганом. Выглядел револьвер совсем новеньким и блестящим, а когда Крадовский нашел его, в нем было шесть патронов.

Во всяком случае, едва ли дед мог догадываться, как воспользуется его оружием внук...

Раздался резкий сухой звон. Крадовский сначала не понял, что это дверной звонок – так редко он слышал его. Потом он поднялся, спрятал наган за пояс, выпустив рубашку, и пошел открывать.

За порогом стояла Вероника Огарева.

Крадовский словно прыгнул с головой в воду. Ему пришлось взяться за дверной косяк, чтобы не пошатнуться.

– Марк, мне надо поговорить с ним наедине, – сказала Вероника мужчине, который маячил позади нее.

– Я не буду закрывать входную дверь, – понимающе ответил тот.

Крадовский вернулся на кухню. Сел за стол и принялся доедать свой ужин, ставший теперь безвкусным. Вероника вошла следом и опустилась на стул напротив него. Бутылка водки лишняя в этой сцене, мимолетно подумалось Крадовскому, но еще хуже здесь бы выглядел револьвер.

Они сидели молча, не смотря друг на друга. Комната словно наполнилась чистым кислородом, и Кириллу казалось, что каждое его движение высекает искры. Потом он доел, и дальше молчать было нельзя. Но что он должен был сказать? Так часто представляя себе эту сцену, придумав остроумные ответы на любые ее вопросы, он совершенно не знал с чего начать сейчас.

– Хорошо выглядишь, – сказал он.

Она подняла на него большие глаза, и он понял, что это совсем не то, абсолютно не то, что она хотела услышать.

– Извини, – сказал Крадовский.

– Это правда, что ты убил мою сестру? – тихо спросила Вероника.

Он задумался, что ему ответить. И то, и другое будет правдой. Но что она хочет услышать?

И на этот раз он догадался. Она не верит, что он убийца. Действительно не верит. Иначе бы она не пришла сюда.

– Нет, не убивал, – мягко сказал он. – Я действительно следил за тобой, и я видел, что произошло. Извини, я не смог помешать.

– Зачем? – спросила она, и он опять понял, о чем она говорит.

– Я не могу забыть.

На минуту установилось молчание. Потом она поднялась, сказала:

– Мне пора идти.

И внезапно Крадовского пронзило сильнейшее ощущение дежа-вю. Впечатление «новизны», которое он впервые испытал, направляясь в отделение милиции, исчезло бесследно. Теперь появилось такое чувство, будто эта сцена уже была... много раз!..

Но почему? Ведь она впервые у него дома, никогда раньше ее не было здесь...

И почему ему кажется, что ее нельзя отпускать? Что если она уйдет сейчас, то уйдет навсегда?

Он должен что-то сказать! Есть какой-то важный вопрос, не зная ответ на который все его усилия напрасны! Но какой вопрос?! И откуда, откуда, черт подери, у него это чертово ощущение дежа-вю?!

Свет, льющийся с потолка, разложился на спектр. Мир преобразился. Краски пропали, но контуры посеревших предметов, напротив, засияли радужным семицветьем.

Она медленно уходила. Ее силуэт, переливающийся и словно пульсирующий, удалялся от него. Как ее остановить? Что он должен спросить? Неизвестно... Он не знает. Ну и пусть. Он оставит это следующему Крадовскому, который будет после него. Пусть разбирается он. В конце концов, не все сразу.

Она ушла.

Крадовский не двигался несколько секунд, а потом пошел следом. Он, кажется, догадался. Не полностью, но нужный вопрос вертелся на языке.

Вероника и ее спутник спускались на лифте, и Крадовский преодолел путь вниз по лестнице. На первом этаже они встретились. Девушка удивленно посмотрела на него, но ничего не сказала. Двое вышли из подъезда вперед него и направились к машине.

– Вероника! – окликнул Крадовский. Она снова что-то сказала мужчине, и тот послушно оставил ее.

– Что еще? – спросила она, шагнув к нему.

– Я забыл спросить, – сказал Крадовский и замолк, просто смотря на нее.

Они стояли на расстоянии метра друг от друга. Так близко, как Кирилл мог только мечтать. С неба валился мокрый снег, и налетал теплый ветер, поднимающий и путающий ее волосы. Она смотрела на него и глаза ее говорили об одном: «Давай уже закончим с этим».

Неподалеку раздался визг тормозов, но оба не обратили на него внимания.

– Я понимаю, – сказал Крадовский, – что у меня НЕТ шансов. Мне лишь интересно, а БЫЛ ли у меня шанс?

Ее взгляд изменился, и то, каким он стал, вовсе не обнадежило Крадовского. Нет, в нем не было ненависти. Но также в нем не было ни единой капли симпатии. Таким взглядом в метро один пассажир смотрит на другого.

Он ждал секунду, другую, надеясь, что хоть что-нибудь промелькнет в ее больших черных зрачках. Но этого не происходило.

И внезапно где-то в стороне прогремел возглас:

– Руки за голову!

Вероника обернулась, Крадовский посмотрел за ее плечо.

Это был лейтенант Аверин. Направив на Кирилла пистолет, он медленно приближался.

Ноги Крадовского онемели. Нельзя допустить, чтобы лейтенант застрелил его из своего пистолета! Ни в коем случае!..

Крадовский потянулся за пояс, положил ладонь на узкую рукоять нагана и поднял его, уперев ствол себе в висок. Вероника глянула на него и застыла в немом ужасе.

– Дурак, думаешь, меня это остановит? – произнес Аверин.

Однако этим он не напугал Кирилла. Все можно было закончить прямо сейчас, но Крадовскому показалось справедливым, чтобы упрямый лейтенант узнал всю правду.

Сделав быстрое движение, он оказался за спиной Вероники, схватил ее и приставил наган к ее голове.

– А если так? – спросил он.

– Ты ничего ей не сделаешь. – Аверин приблизился еще на один шаг, целясь ему в голову. – Ты ее лю-юбишь!..

– Я же блаженный! – напомнил Крадовский. – И я верю, что ее смерть будет ненастоящей! А ты в это не веришь! – Его лицо исказило знакомое Аверину выражение ярости. – Бросай пистолет! Сейчас же!

Секунду тот раздумывал. И, чертыхнувшись сквозь зубы, опустил ПМ в снег, тонким слоем покрывший землю.

– Зачем ты убил Кристину Огареву? – спросил лейтенант. – Сможешь объяснить?!

– Я уже объяснял, – начал рассказ Крадовский. – Я все объяснял, просто вы не пожелали связать концы воедино. Это моя вторая жизнь! Она была дана мне, чтобы я мог исправить свои ошибки. Начать все сначала! И быть с той, которую полюбил! Я должен был все исправить!

Лейтенант, слушая его, мелко покачивал головой.

– И что, ты исправил? – спросил он.

– Нет. Я боялся нарушить прежнюю последовательность. В этом случае бы я лишился преимущества знать каждый шаг наперед, и стал бы, как все.

Аверин спросил:

– Так что, ты помнишь всю свою первую жизнь?

– В общих чертах – всю. Но это все равно, что перечитывать книгу. Детали событий всплывают в памяти во время их развития.

– Значит, поэтому ты убил девушку? Грабитель, увидев тебя, изменил свои планы, и поэтому ты взял на себя его роль, чтобы восстановить последовательность?!

Крадовский медленно кивнул.

– Ты жалок, – вырвалось у Аверина. – Если предположить, что весь этот бред действительно правда, значит ты просто последний трус. Ты так боялся изменить свою убогую жизнь, к которой успел привыкнуть, что ради этого убил девушку!..

– Я трус, это правда. Иначе бы я все сделал правильно с первого раза. Но теперь все будет по-другому. Я хочу третью жизнь!

– Как это? – спросил Аверин.

– Понимаешь, это оружие... оно умеет не только отбирать жизни, но и дарить. Я докажу тебе...

Крадовский направил на него наган.

– Молись... – прошептал он.

Лейтенант Аверин понял, что ситуация уже вышла из-под контроля. Сумасшедшего не удастся заговаривать дальше. Он, лейтенант, ничего не сможет сделать.

Крадовский нажал на курок, опустив его вниз до отказа. Спусковой крючок, повернувшись под давлением мыска курка, подал вверх собачку, которая повернула барабан и установила патрон прямо перед каналом ствола.

– Молись! – закричал Крадовский и нажал на спусковой крючок. Курок резко повернулся, ударив бойком по капсюлю-воспламенителю патрона. Пуля вырвалась из ствола и пролетела по воздуху всего лишь три метра, прежде чем пробила грудную клетку Аверина и вошла в сердце.

Аверин распластался на земле, содрогаясь и ощущая себя так, словно ему вкололи лошадиную дозу адреналина. Вероника вырвалась и попыталась убежать, но тут же поскользнулась, упав рядом с лейтенантом.

– Господи, – заплакала она, – о, господи!

– Да жив он, жив, – сказал Крадовский и наклонился над ним. – Ты не о том молился, лейтенант. Зря ты не поверил мне. И поэтому всего лишь остался жив.

Да, Аверин не знал, что он говорил правду. Но и Крадовский кое-чего не знал. Не догадывался он, что в этот момент лейтенант слышит тихий бесстрастный голос:

«Объект четвертый. Выстрел... первый».

Лежа на тающем снегу, широко открыв глаза и не моргая, он хорошо видел, как Крадовский склоняется на колени и снова приставляет пистолет к своей голове.

– Прости, ты не должна была этого видеть. Но ты и не увидишь. На третий раз я все сделаю правильно.

Он нажал на крючок, Вероника отшатнулась, закрыв голову руками, а Аверин не мог пошевелиться и все продолжал, не моргая, смотреть.

Как и Крадовский, он удивился: выстрела не прозвучало.

– Извини, не приходилось стрелять дважды, – виновато улыбнулся тот, покосившись на Аверина, и взвел курок.

Теперь у него получилось. Грянул выстрел, он повалился набок и замер.

Свет начал меркнуть. Кажется, все и правда повторится сначала, с самого рождения Кирилла Крадовского. Интересно, подумал Аверин, буду ли я помнить, все, что произошло?

И вдруг он услышал все тот же голос:

«Объект второй. Выстрел... девять тысяч восемьсот пятьдесят восьмой».

Бедняга, подумал Аверин. Похоже, он далеко не первый раз пытался сделать все правильно. Но у него никак не получалось и получиться, по-видимому, не может. За количеством прожитых лет, его мозг уже и не помнил, сколько раз это все повторилось...

Небо совсем почернело. Аверин наконец-то смог закрыть глаза, и ему стало легче.

Если я вспомню эту жизнь и чем она закончилась, думал он, то постараюсь помочь ему найти выход из бесконечного цикла. Учитывая обстоятельства, нарушить последовательность будет не сложно. Кириллу Крадовскому даже не придется менять свою жизнь, которая так дорога ему. Единственное, о чем ему придется забыть, это о Веронике. Без нее вся последовательность изменится и закончится, возможно, лучшим образом. Если вспомню все это, то обязательно найду его и скажу, что я об одном прошу: оставь ее в покое.